Трамвай

Александр Бирштейн

Предмет моих вожделений, мечта, грохочущая и лязгающая по Канатной – трамвай № 23. Но нем можно было проехать до Куликова поля и, говорили, до самого Нового базара, а значит и до цирка. Впрочем, в цирке я уже побывал, правда, доставлен был туда каким-то иным способом. В цирк я тогда не очень стремился, а вот базар… Рассказывали, что там много вкусной еды и все можно пробовать. Сказка, наверное. Но… К трамваю даже подходить строжайше запрещалось. Какое-то время я запрет соблюдал. Какое-то… Закрывающихся дверей трамваи не имели, зато были широкие подножки с поручнями. Это был высший шик висеть на подножке, виноградиной свисая над мостовой среди кучи точно таких, как ты, путешественников без билета. Да-да, на подножке брать билет не полагалось. Да и цена билету немалая – тридцать копеек. Я уже не помню, была ли у билета эта постоянная цена или все еще цена зависела от длины пути. Да и не интересовался я такой чепухой.

Еще можно было, вися на подножке, спрыгивать на ходу, пробегая по инерции вслед за убегающим вагоном. Но я что-то на это не решался, хотя не мал был, шесть лет – возраст солидный.

Собственно, меня больше привлекали путешествия без родителей. С папой еще ничего, а с мамой тяжеловато приходилось.

— Не вертись, не высовывайся, не болтай!

И главное, разве с родителями на подножке повисишь. Мелькает булыжная мостовая, люди, улицы. И скорость! Она на подножке особенная.

Еще высшим шиком считалась езда на буфере, но только однажды на нем прокатился, причем неудачно. Был пойман, больно дран за уши ватманом и бежал, вырвавшись, утирая слезы.

На подножке, слава Богу, обходилось без неприятностей, хотя и среди кондукторов встречались злые, несправедливые люди. Еще имелись милиционеры, норовящие подкрасться, с подножки стащить и отвести в участок. Ничего хорошего в участке не ждало, посему встреч с милиционером избегали все мальчишки тщательно и почти успешно. Что до меня, то в участок или отделение милиции попал я несколько позже и по другой причине. Вспоминать об этом грустном времени не хочется.

Доехать до самого Куликова поля я решился не сразу. Хотя, бывал там, бывал. Там в праздники проходили демонстрации, на которые меня родители сначала брали. Но моя удивительная способность потеряться где угодно родителям почему-то не нравилась, хотя все, в итоге, заканчивалось хорошо. Фамилию, имя и адрес я знал с пеленок. Зато слова, усвоенные мной, например, в милиции, поражали даже отпетых хулиганов из нашего двора. Родителям я свои знания не демонстрировал. Учен уже был.

Но отвлекся. Первый раз я проехал только одну остановку до улицы Чичерина. Вышел подле серого, облезлого здания, которое мне сходу не понравилось. И я таки оказался прав, ибо это была моя будущая школа № 39, которую я возненавидел, еще не ступив на путь знаний. Знаете, я привык к развалкам. Они были непременным атрибутом нашей городской жизни. Напротив нашего двора развалка, на углу Кангуна тоже и на углу Канатной, ну, там, где потом спортплощадку построили… На Чичерина тоже развалки. В общем, ничего интересного. И я пошел обратно. Оказалось это близко. Свернув на Ярославского, вышел к чайной фабрике, которую я уже знал, дальше был гастроном, названный «На углу», куда я сызмальства ходил за хлебом, а там два пути до дома: или прямо по Лизогуба до Жуковского, или до моста по спуску, а потом подняться вверх по лестнице бани. Все рядом!

В следующий раз улица Чкалова. Там поинтересней. Но это все меркнет перед конечной станцией на Куликовом поле. А там трамваев! И опять. На Куликовом поле я уже был. Но с родителями. И, говорил уже, на демонстрациях, и в трамвае катался. Но с родителями – это совсем не то! Даже в особом трамвае с ажурными стенками до половины. Все видно и ветерок. Но попробуй, сядь в такое чудо. Шум, толпа, родители волнуются, вдруг я опять потеряюсь. Я бы не против, но как это сделать, если тебя цепко за руку держат?

А так я приехал один. Как и положено на подножке. Вышел, осмотрелся. Столько всего! Сзади – стадион, спереди площадь. В общем, возможностей много. Ах, да, не доходя Куликова поля еще трамвайные линии. Интересно, куда? Разведаю! В общем, дел…

И я разведал! И узнал, что трамваем можно поехать на далекий и почти неведомый Фонтан. Что станции Фонтана – это всего лишь трамвайные остановки, но на каждой ожидают приключения и чудеса. Впрочем, интересные места начинались с четвертой станции, где был ипподром. Вот мне там понравилось! Трибуны, со скамейками из плохо покрашенных брусов, люди с биноклями, глядящие на лошадок и что-то записывающие. Это были будние дни, когда соревнований не было. Я просто любовался лошадками. Просто любовался. Лошади – а я их сразу полюбил – возникали откуда-то слева, возили повозку с ездоком по кругу и… исчезали тоже слева от меня. Оказалось, там были конюшни. Как я там оказался? Ох, не спрашивайте! Опять уши гореть начинают.

Это сейчас весь Фонтан застроен домами разной степени высотности. Тогда – дачи, домики… Маленький рынок на седьмой. А если пойти вниз в сторону моря, то можно попасть в роскошную Аркадию с нарядной публикой, музыкой и шумом. Если бы были деньги, уехал бы оттуда на катере «Капелла», но где ж взять целых два рубля? Пробовал просочиться, но… Опять лучше не вспоминать. Но зато из Аркадии бегал трамвай № 5 и еще какой-то, и на нем вполне можно до Канатной, а там и до дома рукой подать.

В следующий раз я в Аркадию не пошел, а проехал дальше. Десятая станция показалась грандиозной. Купальня с морской водой, кино, а людей, людей!

На 13 станции можно из окошка, а лучше с подножки любоваться морем, а выйдя можно к морю спуститься по крутой тропе с дырами – входами в катакомбы на стене слева.

А на шестнадцатой и дальше я уже был с папой.

Огромные, красные и синие грохочущие трамваи бегали по городу, наполняя его радостным шумом. Они всегда были битком набиты гражданами и карманниками. Их вели, как в бой лихие водители-ватманы-вагоновожатые. А бортпроводницами были кондукторы, которые не боялись никого и ничего, а ругались виртуозно и громко. По трамваям сновали ненавидимые всеми контролеры с рыбьими глазами. Они были неумолимы и спокойны.

Люди входили, выходили, вскакивали на подножку, прыгали с нее, куда-то спеша. Мир был юн, любопытен без меры и наполнен солнцем. Он назывался Одесса.