Шана това у метука

Сергей Остакшо

Благим намерениям не суждено было сбыться. Едва мы с женой переступили порог дома, как сразу же попали под словесную мини-канонаду.

– Где вы ходите? – набросилась на нас Людочка. – Мы уже должны быть у родителей Хайма. Там мы все будем встречать Рош а-Шана .

Наши слабые возражения: «Мы устали», «Может, мы не пойдем», «Вы уж там, в семейном кругу» были отметены с негодованием.

– Вы что, забыли? Именно сегодня, на Рош а-Шана , Хайм должен объявить родителям о нашей помолвке (конечно, вместо русского «помолвка» было сказано другое слово на иврите, но как оно звучит, я забыл), и он хочет, чтобы при этом обязательно присутствовали вы.

О предстоящем столь знаменательном событии в жизни наших друзей мы, конечно же, не забыли. Но вот то, что мы приглашены на почетную роль посаженных дружек невесты, как-то упустили из виду.

Диночка тяжело вздохнула, а Люда продолжала убеждать:

– Кроме того, родители Хайма очень хотели с вами познакомиться. Папа не говорил по-русски лет сорок, с тех самых пор, как они приехали сюда.

Делать было нечего, и смыв с себя иерусалимскую пыль веков, мы покорно пошли за Людой к родителям Хайма. Пошли пешком, потому что, как уже было сказано выше, после заката начался Рош а-Шана , а на праздники Люда за руль не садится. На мой наивный вопрос, где в Торе сказано, что на праздники нельзя управлять самодвижущейся колесницей, был получен вполне логичный ответ: «В Торе сказано, что нельзя зажигать огня, а в автомобиле есть зажигание». А на мое робкое пожелание, чтобы нас отвез ее сын Роник, было найдено вполне обоснованное оправдание: «Я не могу его об этом просить, так как это означало бы, что я поощряю нарушение заповедей». Мысль, что Роника мог бы попросить я, пришла мне в голову, когда мы уже подходили в дому родителей Хайма.

Оказалось, что Люда беспокоилась зря – дома была только будущая свекровь. Хайм с отцом еще не вернулись из синагоги. Нас встретила радушная симпатичная женщина средних лет. Трудно было поверить, что на самом деле ей за 70. По-русски хозяйка не говорила, что, впрочем, не помешало нам сделать ей комплимент. Хотя я заранее предупредил, что никогда не говорю комплименты, а всегда говорю правду.

Вскоре подошли мужчины, и оказалось, что папа выглядит ненамного старше жены и сына. Нас представили, а затем начался собственно Рош а-Шана .

Если вы никогда не встречали Рош а-Шана в верующей еврейской семье, значит, вам просто не повезло. Как учил Фрунзик Мкртчян Александра Демьяненко в фильме «Кавказская пленница»: «Вам представляется прекрасная возможность не только записать, но и поучаствовать в этом древнем красивом обряде».

Во-первых, нет обязательного у нас напряженного ожидания двенадцати часов. Начать отмечать Рош а-Шана можно в любое время после захода солнца.

Перво-наперво зажигают свечи. Затем на стол ставятся закуски, и каждая имеет свое значение. Голова рыбы символизирует благословение на то, чтобы быть во главе, а не в хвосте. Обязательны яблоки и мед. Одно макают в другое, чтобы год был сладким. Даже традиционное новогоднее пожелание «Шана това у метука!» означает «Хорошего и сладкого года». Макать в мед можно практически все, что стоит на столе: круглый хлеб с изюмом – халу, ее раздает старший за столом, и именно с нее начинают трапезу; финики, которые по одной версии символизируют истребление врагов, а по другой – экономику Израиля (вспомните одесское пожелание: «Моим врагам»); нарезанную кружочками морковь, которая напоминает золотые монеты и символизирует богатство; остальные овощи и фрукты, в знак надежды на обильный урожай. Зерна граната, прежде чем макать в мед, следует сосчитать. Если насчитаете в одном плоде 365 зерен, это значит, что вы получили благословение плодиться и размножаться уже этом году. Тем же целям служит сельдерей как символ плодородия земли, и заливная рыба, которую макать в мед все же не рекомендуется.

Не обязательно есть много. Точнее, обязательно не есть много. Достаточно попробовать по кусочку, но всего. Но прежде чем начать всю эту вакханалию макания и поедания, следует совершить кидуш – освящение праздничной трапезы.

Для этого в серебряный инкрустированный бокал Хайм налил вино (а может, виноградный сок, я его на вкус не пробовал), поставил бокал на такое же блюдечко, а затем прочел над этим молитву. Праздничную халу он перед этим прикрыл «рушником». Уже в Одессе я вычитал, что это делается для того, чтобы хлеб не обиделся, что не над ним первым совершают молитву.

После молитвы Хайм вдруг оглянулся, а потом быстро опустил в вино (сок) пальцы и быстро засунул их в карман. То же проделала и Люда. «Это, чтобы в доме были деньги, – пояснила она. Мы с Диночкой проделали то же самое с особой тщательностью, но особых денег у нас так и не появилось до сих пор.

После молитвы все встали из-за стола и пошли мыть руки. Ой, простите, совершать обряд омовения рук. Этот обряд совершается из странного сосуда с двумя ручками. Сначала берешь сосуд правой рукой за правую ручку и трижды хлюпаешь на левую, потом берешь сосуд левой рукой за левую ручку и тоже плещешь три раза на правую руку.

После омовения снова молитва – на этот раз благословление на хлеб. Вино в этом случае салфеткой не прикрывают. И только потом начинается макание. Ну а после «предварительных кулинарных ласк» женщины ставят на стол основные блюда. Вот тут-то и понимаешь предупреждение: закусок не обязательно есть много. Куриный бульон и бараний хаш – все-таки семья из Грузии. Причем о том, что есть еще и хаш, сказали после того, как доели бульон. Тушеная утка, жаркое из трех сортов мяса, снова рыба, но уже фаршированная, и фаршированная куриная шейка, гусиные шкварки, а на сладкое – цимес и медовые шарики – тейглак. Что-то еще наверняка забыл, потому что не только съесть, но и запомнить все было невозможно.

Пить за праздничным столом можно все, кроме коньяка: вино, водку, виски и даже пиво. Коньяк же считается некошерным. Когда мы как-то в Одессе собирались отметить день рождения одной моей знакомой в кошерном ресторане, и мне, как истинно русско-украинскому человеку, выпало покупать выпивку, меня специально предупреждали, что водка кошерная вся, кроме водки «Шустов», которая делается на одесском коньячном заводе. Видимо, поэтому вскоре завод снял эту водку с производства. А зря.

Впрочем, к нашей новогодней трапезе это все не имело отношения, так как все мужчины пили водку, а женщины – вино, так что кошерность в любом случае была соблюдена.

За рош-а-шанистым столом разрешается шуметь, веселиться и даже курить. Курящих среди нас не было, но остальные две заповеди мы выполняли честно. Отец Хайма разговорился. Причем, он сразу предупредил, что последний раз говорил по-русски еще в армии, и тут же начал рассказывать армейские истории. Больше всего нам запомнилась одна о том, как «служили два товарища» с Кавказа «в однем и тем полке» в Подмосковье. Как писал другой поэт: «Дружили еще с гражданки, еще с 20-х годов». Белых шашками на скаку, правда, не рубали, время было уже не то, да и белые к тому времени закончились. Но «вместе потом служили в одном учебном полку». И вот после учебки, одному дали сержанта, а «другу» – старшего сержанта.

– Он как шакал стал. Жить мне не давал. Если наряд – сразу я. Грязный работа – опять я, – рассказывал отец. – А чуть что – марш бросок. Всегда не забуду. Зима, холод 40 градусов, а я на плацу в одной гимнастерке. Он один в полку знал, что я еврей.

Речь рассказчика вначале звучала сбивчиво, он явно вспоминал полузабытые слова. Несколько раз рассказ прерывался. Всем хотелось выпить и закусить. Но после краткого перерыва папа продолжал с того места, где остановился. И по мере продвижения повествования к концу (а может и по мере потребления напитков), рассказ делался уверенней.

– Но я ему все же отомстил. Стою в наряде, а он выпил и решил поиздеваться. И пришел без начальника караула. Ах ты так, думапю, ну держись! «Стой, кто идет? Стой, стрелять буду!» И затвор – щелк-щелк. «Ложись!» – кричу. А он – что делать? Головой в сугроб. Как он меня просил! Какими словами обзывал. Молчу. Все по уставу! Минут сорок я его мордой об снег держал, и только потом дал красную ракету. Полк прибежал: «Что такое?» «Вот, – говорю, – шпиона задержал». А он уже и говорить не мог. Его на руках в лазарет отнесли. Мне потом благодарность перед строем объявили и дали неделю отпуска. А его в другую часть перевели.

А уж эпилог истории папа рассказал почти без акцента:

– Я к чему это все рассказываю? Я его с тех пор не видел, не знаю, жив он или нет. Но сегодня, на Рош а-Шана , всех нужно прощать. И если он еще живой, пусть живет до 120 лет. Лэхайм!

Выпили за 120 лет для бывшего друга, затем за 120 лет для всех присутствующих, затем за присутствующих здесь прекрасных дам. Причем папа очень бодро встал по команде «Товарищи офицеры!» и выпил до дна.

Какие-то свои армейские истории рассказал и я. Причем папа понимающе кивал во время моего рассказа, а Люда переводила Хайму на иврит, Хайм – маме на грузинский.

Время постепенно клонилось к полуночи. У нас с Диночкой, уставших после Иерусалима (Боже, какой длинный день!) уже слипались глаза, но как можно откланяться, мы не понимали. Тем более что еще не произошло главное после Рош а-Шана событие этого вечера. И вот, наконец, Хайм встал, налил себе в бокал и разразился длинной речью. Люда не переводила, но по ее сияющему лицу мы поняли: наконец-то ее суженый сообщил о предстоящем браке и попросил у родителей благословения. А по их счастливым лицам было ясно, что те согласны.

Благодарственная молитва за трапезу прозвучала своеобразным гимном сегодняшнему дню. Отец Хайма долго не хотел нас отпускать – не так часто ему удается поговорить по-русски – но мы все же попрощались. И честно говоря, несмотря на усталость, было жалко, что такой чудный вечер все-таки закончился.

Полностью книгу Сергей Осташко "Впечатления обетованные" можно скачать ЗДЕСЬ.